Просторные покои леди де Ла Серр были покрыты испариной - холодные стены и пол не могли нагреться большим камином на одной из стен. Впрочем, укутавшись в тяжелое одеяло, девушка не знала холода, исключая собственное удручающее состояние, которое заставляло леденеть руки и остужать молодую душу. Вот уже который день, дав себе волю, она почти не вылезала из постели, а по ночам предавалась своему горю, баюкая его в груди, словно любимого ребенка. Наивная, младая головушка - упрекала Женев себя, но продолжала борьбу с собой раз за разом.
Служанки порхали над кроватью Женевьев, словно певчие птички над гнездом. Старушка с сухими руками и туго затянутым платком на голове, недовольно причитала, кудахча больше прочих.
- Эка невидаль! Заболела она, уж не любовной хворью-то? - "Нянюшка", как по-доброму величала ее Женев, была из тех, кто тверд был характером, тяжел в привычках и точен в словах. Она никогда не знала слова "не могу" и всегда была той, кто внушала юной аристократке уважение. Стоит ли говорить, что такую колоритную особу выискала для Женевьев именно бабушка?
- Няня... - Недовольно сморщилась юная дева. - Прекрати, моя любовь - наука и ничего кроме. - Хрипло проговорила девушка, лениво мешая ложкой утреннюю кашу. В отличие от многих, Женев каши любила, но после великой и ужасной новости кусок в горло не лез совершенно, от чего леди де Ла Серр начинала потихоньку худеть.
- Ну конечно, бесовское занятие это, Господу нашему противное. Сколько раз вам говорила - бросьте "науку" эту. Нет же, воспитала графиня наша еретичку. Хорошо хоть я у вас есть, а ни какая другая баба, что сразу бы кому надо донесла.
Женевьев улыбнулась на такую наглость, любая другая давно бы в шею слала наглую няньку, что дерзить смеет, но только не Женев. То ли извращенная любовь и привязанность, то ли боги знают что еще.
Впрочем, она была права в том, что хворь девичья произрастает вовсе не из-за болезней физических. Отец всегда был малословен, когда дело касалось его собственных детей. Он, словно не зная как себя с ними вести, говорил таким образом, что выбора не оставалось. Тот день не предвещал беды. Тот день был прекраснее прочих - яркое солнце, теплая погода, что снег начинал подтаивать, да приятные воспоминания о прошедшей ночи, отдававшиеся в теле восхитительной негой. Она была любима.
И как же жизнь любит портить столь юные головы тяжелыми ранами. Филипп встретил ее поутру, кашляя в руку сдержанными рывками легких, сцепляя руки перед собой в прочный замок и украдкой облизывая пересохшие губы. Он был болен так сильно, что девушка не могла смотреть на него как раньше - со счастливой улыбкой, только тоска и печаль, которую Женев старалась прятать. Он тогда сказал всего пару слов, коротких и отрывистых, но таких колючих, что Женевьев не смогла даже вдохнуть.
- Ты должна выйти замуж за графа Рафаэля де Дюпре. Завтра я отъезжаю договариваться о свадьбе, прибуду через несколько дней. Это важно, Женевьев, он уже стар, но я не могу поступить иначе. Ты понимаешь меня?
- Да, отец.
С той поры Женев говорила себе: "А на что ты надеялась? Что ты с Максом будешь жить долго и счастливо? Так не бывает. Не бывает, запомни и терпи". И она терпела, молчала, скрывалась от Максимиллиана не в силах смотреть ему в глаза, а уж тем более разговаривать. Она оттягивала этот момент, прекрасно понимая что он поставит точку в их отношениях. Таких удивительных и таких грязных. Ночь тянулась за днем, пока кое-кто очень норовистый не решил навестить Женевьев, нарушив самоистязание.
Одна из камеристок впорхнула в спальню леди де Ла Серр, шелестя пышной юбкой и ежесекундно одергивая накрахмаленный передник.
- Госпожа, там... там ваш брат и он требует вас. - По виду перепуганной служанки стало понятно, что отступать будущий граф не намерен.
- Что? Скажи ему пускай ждет за дверью, госпожа даже не одета. - Недовольно и в приказном тоне проговорила няня, приняв наступательную позицию и не намереваясь отступать от правил этикета и хорошего тона. Воинственный взгляд старушки Женевьев не понравился.
- Впусти его. - Отозвалась Женев.
- Вот еще! Он уже не маленький ребенок, а взрослый мужчина! Вам не стоит...
- Впусти его немедленно. - Голос Женевьев ощутимо сменился, став приказным и тяжелым, от чего няня вмиг замолчала, удивленно смотря на свою "милую госпожу". Такое на ее памяти случалось не часто.
- Я под огромным одеялом, если он увидит мою торчащую из него голову, то я не растаю. Уверяю тебя. - Чуть смягчив тон, продолжила леди де Ла Серр. Старушку такой расклад успокоил, а вот саму госпожу заставил содрогнуться. Мысль о встрече рухнула как гром среди ясного неба. Девушка желала видеть Максимиллиана и не желала этого одновременно, боясь последствий с обеих сторон. 
Спустя пару мгновений поднос с нетронутым завтраком был унесен, еще мгновение - и Макс оказался у порога. Во все глаза девушка рассматривала брата. Он ощутимо изменился, что-то заставляло Женевьев насторожиться. Няня бдела.
- Оставь нас. - Недовольная физиономия старухи и плотно прикрытая дверь стала леди де Ла Серр ответом.
Пауза казалась Женев долгой, медлительной и мучительной. Няня была права, перед ней стоял уже взрослый мужчина, это читалось в его движениях и взгляде покрасневших глаз. Он был другим. Они оба были другими.
Женевьев поднялась, ступая босиком по ледяному полу, в одной нижней рубашке и прикрытая шлейфом тяжелого одеяла. Сама она была не лучше - растрепанный вид и почти безумные глаза на пол лица. Приблизившись к брату на недопустимо близкое расстояние девушка произнесла:
- Мой брат изволил выпить? - Тихий голос прорвал тишину, а тонкий ореол запаха прошлой ночи был ощутим с близкого расстояния. - Какое событие вы отмечали? - Девушка стояла почти вплотную к Максимиллиану, при этом совершенно не касаясь его, а официальный тон леди де Ла Серр должен был оттолкнуть дорого брата от себя, что бы тот не вознамерился к ней прикасаться. Возможно, стоит резать себя по живому прямо сейчас, чтобы потом страдать куда меньше. Женевьев этого не хотелось, но приходилось выдавливать из себя слова, становясь противнее самой себе.
- Я должна вам сказать, что пришло время нам обоим становится взрослыми. Отец изъявил желание выдать меня в жены и я уже ответила согласием.

Спальня юной аристократки, казалось, уменьшилась до состояния кладовой. Стены давили, заставляя задыхаться в собственном бессилии и возможности хоть что-то решить за себя. Такова была суть, таковы были правила, такова была жизнь.
Женевьев с сожалением смотрела на своего возлюбленного, на то, как он отчаянно бьет словами, пытаясь изменить стойкий уклад вещей. Девушка видела свое отражение в его гневе и ненависти.
Но, кто-то должен прекратить зарождающуюся истерию, что рваной уличной кошкой скользит меж ними. И Женев сдалась под напором прочувственной речи.
- Ты ведь знаешь, что мы не можем... - Вздохнула она, заключая его сжатую в кулак руку в собственные ладони. - Мы не можем просто взять и сбежать, поставить наши жизни и жизнь нашего отца на кон. - Ее слова были удивительно мягкими, нежными и так разительно отличались от первоначального тона. Спустя мгновение, одной рукой Женевьев провела по тонко очерченным скулам Максимиллиана, задержавшись на губах, но в тот же миг одернув себя и прекратив это через чур интимное касание.
- Долг не просто пустое слово, это наша жизнь. Кем мы будем если уйдем от этого? - Женев отступила на шаг, отпуская руку брата и заставляя его идти за ней. - Присядь. - Голос сквозил просьбой на грани приказа, но девушка не желала, чтобы ее милый брат поддавался своим чувствам, а потому, приходилось сдерживать и себя.
Женевьев указала на мягкое кресло, что стояло около камина, а сама осталась стоять.
- Присядь, прошу тебя. Не будем доводить все до греха. - Скользящим движением, Женев зашла за спинку кресла и облокотилась на его спинку. - Нам не быть с тобой вместе, не в этой жизни. Но это не значит, что здесь и сейчас наша жизнь оборвется. Я прошу тебя, не делай глупостей, не предавай отца... не предавай меня. Я хочу знать, что с тобой будет все хорошо. - Ее руки опустились на его плечи, медленно скользя по ним. Голос стал подобно меду - тягучему, сладкому и завораживающему. Леди де Ла Серр знала, что против ее чар ему не устоять, но так не хотелось нарушать ту стену, что она возвела перед ними. Эта стена отчуждения была сломлена в тот момент, когда он только появился на пороге. Вот только, Женев считала, что лучше сделать вид, будто она все еще стоит. По крайней мере так, она могла говорить, а не кричать. И не видя его глаз, она могла думать.
Руки медленно скользили по плечам, спускаясь ниже, непозволительно ниже. Сестра обнимала брата, уткнувшись тому в шею.
- Я не могу заставить тебя, приказать, требовать. Но я прошу тебя, не подведи.

Бой с собственным страхом потерпел фиаско, ведь сложно устоять перед напором собственных чувств, по локоть увязая в отчаянии. Слова Максимиллиана отдавались дикой болью в висках. Что ему могут дать ее слова, если он и так уже знает ответ? Женевьев не дрогнула, выдержав требовательный взгляд брата, но почему-то медлила с ответом.
- Ты же знаешь... я люблю и всегда буду. - Слова были отчасти холодны, отчасти безучастны, словно марионетка, Женев повторился то, что от нее требовалось, чтобы не сделать хуже. Впрочем, она надеялась и что он прекрасно поймет ее состояние, ведь, черт возьми, ей делить ложе со стариком, не ему. Она уже считала про себя, как пройдет год, два и он остынет, забудет свою сестру и найдет себе достойную невесту. Да пусть Господь ей будет судьей - она сама готова подсунуть ему в постель достойную жену, лишь бы больше не смотреть в эти чертовы глаза и не слышать его голос.
Последний брошенный взгляд хлестнул плетью, а когда дверь за братом закрылась, Женев завернулась в густоту одеяла. Ее мысли были пусты, а эмоции высохли спустя каких-то пару часов стенаний, которые сменились дремотой.

18 марта 1558 г.
Поместье графства де Ла Серр кипело в делах и заботах. Слуги начищали полы, занавески, комнаты, посуду и собственные передники. Женщины тихо перешептывались и смеялись, ворочая слухи, словно в кипящем масле. Мужчины были хмурыми и только тихо вздыхали, отпивая по глотку из собственных алкогольных запасов. Повсюду виднелись белые ткани, да цветы, а в комнате леди де Ла Серр куча девчонок и женщин запредельного возраста не смолкая кудахтали, осматривая голую невесту.
- Вот точно говорю, дождь идет, не к добру он, ой как не к добру, гляди как пасмурно, даже птицы не поют. - Шептались девушки за спинами более старших и тихо хихикали, мечтая о том, чтобы свадьбу сорвал какой-нибудь прекрасный, молодой аристократ.
- Блондин с голубыми глазами! - Шептала одна.
- Как наш будущий граф, Максимиллиан! - Воскликнула другая и вслед за ней с губ молодых сорвались восторженные вздохи.
- Цыц, дурехи, нечего шептаться и беду кликать. - Прикрикнула на них другая, что постарше.
- Ну, а что? Ты же сама слышала, что этот де Дюпре нашей госпоже в дедушки годится!
Женевьев только недовольно закатила глаза. Ей было абсолютно плевать, какие ходят слухи по поместью, что думают об этом старшие и младые, ей просто хотелось это закончить, да поскорее. С закрытыми глазами пробежать меж рядов церквушки, да пережить ночь, вот и все, чего желала Женев.
Холодные ветерок скользящих платьев по комнате холодил тело, пока девушка стояла на обозрение всех этих старческих дур и глупых мечтательных девок. Терпение юной госпожи таяло на глазах. Все они - приближенные, родственницы с двух сторон, сильно выедали нервы, скрепя своими насмешками.
- Чтож ты, дитятко, худа-то так, как тростинка? Да тут даже помять мужику нечего, кости одни. - Сказала одна из прибивших гостей, по-хозяйски ущипнув Женевьев за бедро.
- А о каком вы мужике говорите, леди? Уж не о том, который мне в женихи достался? Так уж поверьте, он будет и щепкам рад. - Сцеживая яд, вымолвила Женев, отходя от сумасшедшей на пару шагов назад. Мачеха только рассмеялась на такое заявление. Она тут была рада больше всех, поскольку наконец выпирают ненавистную "дочурку" за порог, да еще и таким образом. Уж не она ли выбирала ей жениха? С нее бы сталось.
Поскольку отцу брата и сестры было совсем плохо, то женитьба проходила в родовом поместье Женевьев, да и вся церемония будет проводиться в часовенке при особняке, очень быстро и достаточно скромно. Девушку сильно беспокоил тот факт, что отец с каждым разом превращается в тень себя и уже даже поездок никаких совершать не может, а потому ничего хорошего в эти пару лет она не ждала. Мачеха же стала вести себя еще более нагло и открыто, не проходило и дня чтобы Женев не пререкалась с ней или с ее любимым выкидышем. С Максом же и вовсе как-то все не особенно заладилось, временами происходили короткие разговоры, иногда даже удавалось нормально поговорить, но в основном каждый был занят своим делом. А последний серьезный разговор так и вовсе отдавался режущей болью.
Женевьев взглянула на платье, которое все-таки решили на нее натянуть. Пушистое, белое, красивое, вышитое узором по корсету и треугольным вырезом, рядом покоилась фата, ожидая пока ее воткнут в высокую прическу. В детстве она мечтала о том, что выйдет по любви, как печально, что этому не суждено сбыться.
И вот, момент настал - невеста готова и стайка наседок выталкивает девушку за порог комнаты, окружая непроницаемым кольцом в коридоре.  Не смотря на то, что Женевьев и впрямь стала похожа на щепку, платье удивительным образом скрывало это, оставляя на обозрение только огромные, фиалковые глаза, провалами смотрящими из острого лица.
Кто-то всучил ей маленький букет полевых цветов. Она ничего не видела перед собой, только шла внутри кольца из женщин. Слуги и спешившие на церемонию гости оглядывались - печальная невеста, говорили они, почти мертвая невеста, как бы дух ее после смерти в этом особняке не бродил. Впрочем, Женевьев была не намерена умирать в ближайшее время.