Король

В 1814 году (кстати, при содействии Александра I) во Франции была принята Хартия — конституция, создавшая ограниченную (конституционную) монархию. Согласно Хартии 1814 года король оставался верховным главой государства, причем не только исполнительной ветви власти, но и законодательной и судебной, он имел право предлагать законопроекты и издавать в обход парламента ордонансы, которые — как показала история с Карлом X — могли существенно менять содержание конституции. Во вступлении к Хартии 1814 года говорилось, что основные права и свободы, в ней перечисленные, французам дарует королевская власть; король же провозглашался королем милостью Божьей. Карл X вообще хотел вернуть все, что было при Старом порядке.

Но Франция этого времени уже не имела ничего общего с Францией Старого порядка: за время революций французы стали совершенно другими людьми даже демографически: старое поколение погибло на фронтах и на гильотине, и население Франции к 1830-м годам полностью обновилось, было очень молодым и воспитанным на идеях революции. Так что ордонансы Карла X, нарушавшие конституцию и вводившие цензуру и другие ограничения, были восприняты не как возврат к традициям, а как их нарушение — так же, как в 1848 году был воспринят запрет на проведение реформистских банкетов.
В 1830 году в результате Июльской революции Карл X отрекся от престола в пользу своего внука, малолетнего герцога Бордоского. Луи Филипп (тогда еще герцог Орлеанский) должен был стать при нем регентом, но в результате переговоров с парламентом стал королем. Получалось, что корону он получил от парламентариев, а не по Божьей милости. В новой Хартии 1830 года он был назван «королем французов», и сама эта хартия уже являлась не даром короля нации, но результатом договора между королем и народом.

Поначалу Луи Филипп I формировал совершенно иной образ, чем его предшественник: он гулял по улицам Парижа с зонтиком под мышкой, заходил в простые кафе и за руку здоровался с обычными парижанами. В действительности это был не такой уж простой рекламный трюк, как пишут некоторые историки: на Луи Филиппа было организовано очень много покушений, особенно в первые десять лет Июльской монархии, так что подобный демократизм мог позволить себе только очень смелый человек.

Однако через несколько лет революционный запал у короля прошел: писали, что «Марсельезу» он уже не пел, а просто раскрывал рот, и ему очень хотелось, чтобы в мире его воспринимали как легитимного короля, равного другим государям Европы, — он очень переживал из-за того, что Николай I никогда не называл его «государь брат мой», поскольку, похитив корону у герцога Бордоского, Луи Филипп стал, с точки зрения Николая, узурпатором престола.

Парламент

В Хартии 1830 года было прописано, что теперь законодательная власть разделяется между королем и парламентом, и парламент превратился в реальную политическую силу. Если раньше председателя палаты назначал король (выбирая из пяти кандидатов, предложенных палатой депутатов), то теперь палата выбирала своего председателя самостоятельно. Министры теперь несли ответственность перед парламентом, и парламент обладал правом выносить, как это называется в современных законах, вотум недоверия правительству — таким образом за годы Июльской монархии сменилось три министерства из пятнадцати. Король, в свою очередь, имел право распускать парламент и часто этим правом пользовался — за годы Июльской монархии выборы проходили шесть раз и ни одна палата не заседала отведенные ей пять лет: они все были распущены по воле короля.

В парламенте было представлено много разных групп, которые нельзя назвать партиями в современном смысле слова: еще не было ни строгого членства, ни уставов, и многие политики спокойно перемещались по партийному спектру в зависимости от того, насколько близка им была позиция той или иной группы по конкретному вопросу. Никакой дисциплины в парламенте не было, особенно при Июльской монархии: депутата не могли выгнать или лишить слова, и там случались настоящие баталии, а некоторые депутаты выступали по три часа без перерыва.

В 1820-е годы политика вошла в моду, на заседания парламента ходили даже светские дамы. Супруга российского министра иностранных дел, вице-канцлера Нессельроде, которая в годы Реставрации и Июльской монархии очень часто бывала в Париже, постоянно посещала парламент. Муж писал ей, чтобы она сходила в театр, а она ему отвечала: «Что я в театре не видела? Там мне будет не так интересно, как на парламентских заседаниях».

Однажды в парламент пришла даже знаменитая театральная актриса Рашель — остались воспоминания о том, какой фурор она там произвела. И если в театр ходили на ведущих артистов или музыкантов, то в палату депутатов публика приходила на прославленных ораторов — одним из самых знаменитых был Альфонс де Ламартин, поэт-романтик, писатель и политический деятель, любимец женщин, которые в дни его выступлений просто брали парламент штурмом.

Избиратели

И в Хартии 1814 года, и в Хартии 1830 года был прописан избирательный ценз: право голосовать и быть избранным зависело (помимо пола) от возраста и от того, сколько прямых налогов человек платил в год. Эти налоги уплачивались, прежде всего, с земельной собственности, и поэтому избирателями и тем более депутатами, как правило, становились люди, обладавшие землей. По цензу, установленному в 1814 году, какой-нибудь профессор коллежа избираться в парламент не мог. В результате до 1830 года количество избирателей составляло порядка 100 тысяч человек, в то время как население Франции равнялось примерно 30–35 миллионам. Ордонансы, выпущенные Карлом X в 1830 году, еще ухудшили ситуацию: в них было прямо прописано, что избирателями могут быть только земельные собственники.

Хартия 1830 года вводила довольно серьезные послабления: возрастной и имущественный цензы были понижены как для избирателей, так и для кандидатов. Если в каком-то департаменте потенциальных избирателей или кандидатов оказывалось слишком мало, ценз там понижался еще сильнее. Кроме того, возникла категория «capacité» («способные» или «таланты»), в которую входили чиновники, преподаватели учебных учреждений и прочие люди, чья заслуга перед Францией считалось достаточно большой, — для них сначала хотели имущественный ценз отменить совсем, а потом все-таки оставили, но совсем небольшой.

Буржуа

Июльскую монархию всегда воспринимали как власть буржуазии, а Луи Филиппа называли «король-буржуа». Но во Франции словом «буржуа» называли совсем других людей, чем в привычной нам марксистской терминологии. Для марксистов буржуазия — это собственники торгово-промышленного капитала, которые эксплуатируют наемный рабочий труд. А у французов буржуа — это более широкая социальная категория: сюда относились все государственные чиновники, администраторы, юристы, вся профессура, лица свободных профессий.

Считается, что между буржуазией и другими, более низшими стратами уже не было никаких жестких границ — в эту категорию мог войти любой. Некоторые историки говорят, что именно поэтому в 1840-е годы Июльская монархия не знала серьезных социальных конфликтов. Но интересно, что, несмотря на понижение избирательного ценза, даже в 1840-е годы 80 % избирателей по-прежнему составляли земельные собственники. Все, кто так или иначе зарабатывал деньги, старались как можно скорее купить землю: люди из среднего сословия хотели стать такими же, как аристократы.

Дамы из средних слоев, как и дамы высшего общества, хотели иметь свои салоны, устраивать балы — это, в частности, вызывало скепсис русских путешественников, которые писали о том, как в маленькой квартирке устраивают «салон», на котором ни чаю, ни лимонаду не подадут, и потанцевать там негде.

То есть, с одной стороны, французское общество было обществом буржуазии, где всякий, обогатившись, мог стать избирателем, — но, с другой стороны, сами люди из среднего сословия стремились сравняться с аристократами, которые все равно смотрели на них как на выскочек.

Скучающая нация

Альфонс де Ламартин в конце 1840-х годов сказал: «Франция скучает». Подробнее эту тему развил Кювийе-Флери, воспитатель детей Луи Филиппа, так описывавший короля:

«Это был хороший политик, человек серьезный и положительный, очень активный и предвидящий, стремившийся править согласно законам и говоривший людям: „Живите спокойно, будьте трудолюбивы, торгуйте, обогащайтесь, будьте свободными, уважая свободу и не потрясая государство“. Король, который говорит подобным языком, который требует от народа только того, чтобы быть счастливым, который не предлагает ему никаких экстраординарных спектаклей, никаких эмоций, — и это легитимный король свободной нации! И подобный режим длился восемнадцать лет? Не слишком ли?!»

В начале 1830-х годов был проведен целый ряд реформ: реформа избирательного права, некоторые социальные и экономические реформы. Кроме того, началось строительство железных дорог. В 1840-е годы темп реформ несколько снизился — и современникам стало казаться, что развитие остановилось. В конце 1840-х годов Францию потрясла череда скандалов, связанных со взяточничеством и казнокрадством в верхних эшелонах власти. В конце концов, когда один из пэров Франции, герцог де Шуазель-Прален, убил свою жену и покончил с собой в тюрьме, это вроде бы частное дело стало восприниматься как доказательство разложения государства: пошли слухи, что яд ему якобы подбросило правительство, чтобы избежать скандала. Даже появился глагол, образованный от фамилии Прален. Об этом пишет Гюго:

«Несчастная герцогиня вся изрублена, изрезана кинжалом, избита пистолетной рукояткой... Злодеяние Пралена сделалось уже синонимом жестокости, и народ ввел в свой язык новый глагол пралиновать. Вместо „он тиранит“ говорят: „Он пралинует свою жену“».
Виктор Гюго. Посмертные записки. 1838-1875.

Ситуацию, сложившуюся во Франции к концу 1840-х годов, стали называть «моральным Ватерлоо». Действительно, такое положение дел в итоге привело к революции 1848 года. Впрочем, республиканцы, пришедшие к власти в результате этой революции, сами не смогли предложить никаких серьезных перемен: у Франции просто не было для этого финансовых возможностей. Но они ввели всеобщее избирательное право — и крестьяне, составлявшие основную массу населения, сразу проголосовали за племянника Наполеона, имя которого означало для них, во первых, землю (потому что Наполеон подтвердил аграрное законодательство якобинцев  ), а во-вторых — славу Франции. Произошло ровно то, чего опасались либералы.

Наполеоновская легенда

Во время Июльской монархии французы жили в плену наполеоновской легенды о величии Франции и идеи экспорта революции: привыкнув к тому, что Франция находится в авангарде всей Европы и диктует последней свои условия, они считали, что их роль — на штыках нести всему человечеству идеи свободы, равенства и братства.

В реальности же у Франции больше не было возможностей для таких масштабных проектов, и политика Луи Филиппа и его правительства была попыткой примирить французов с реальностью. Франсуа Гизо, который в 1840 году занял пост министра иностранных дел, полагал, что Франция сможет укрепить свои позиции в мире и восстановить свой потенциал, если будет действовать в русле венских договоров, заключенных в 1815 году  , — потому что только тогда европейцы признают Францию силой стабильности, а не разрушения.

Действительно, мудрость политиков, создававших в 1815 году Венскую систему, проявилась, в частности, в том, что они понимали, что к Франции следует отнестись лояльно. В результате проигравшая войну страна на равных участвовала в Венском конгрессе и была в результате возвращена к тем границам, которые были у нее до начала завоевательных войн — то есть от нее ничего не стали отторгать. Франция достаточно быстро выплатила контрибуцию  , и уже в 1818 году на Ахенском конгрессе   было решено вернуть страну в концерт европейских держав и вывести оккупационные войска с ее территории.

Тем не менее французы в массе своей воспринимали Венскую систему как унизительную, а умеренный, компромиссный курс своего правительства — как предательство национальных интересов и угодничество по отношению к Англии. Гизо стали называть «лордом Гизо» — этим подчеркивая его якобы проанглийскую политику.

В то же время сам Луи Филипп начал возрождать культ Наполеона, причем делал это сознательно. Именно при нем на Вандомской колонне вновь появилась статуя Наполеона, а сам Наполеон был перезахоронен в соборе Дома инвалидов в Париже. Кроме того, Луи Филипп вернул на свои посты наполеоновских генералов, которые до этого находились в эмиграции. Еще Карл X начал военную экспедицию по завоеванию Алжира — ему была нужна маленькая победоносная война, чтобы сплотить людей и укрепить свой режим. Впрочем, эта война ничем Карлу не помогла: меньше чем через месяц после того, как Хусейн III потерял алжирский трон, Карл Х потерял свою корону. Луи Филипп поначалу колебался, продолжать завоевание Алжира или отказаться от этого предприятия, но в 1834 году все-таки провозгласил Алжир французской колонией — и отправил туда тех самых генералов, чтобы те реализовывали там свою тягу к славе и войне и богатели. Некоторые из них, в частности Бертран Клозель и Тома Робер Бюжо, стали генерал-губернаторами Алжира и маршалами Франции.

Информация взята с сайта: http://arzamas.academy/materials/757